Чукотка

Вот по такой траектории двигалось Солнце в декабре. Крайнее левое положение светила - полдень.

Часть первая
Часть вторая
Часть третья

Продолжу-ка я, друзья мои, свой рассказ о краешке земли с названием Чукотка.
В прошлом рассказе я остановился на воде. Пресной воде. Но Чукотка, это полуостров, который вдается далеко в море. И полуостров этот оживлен горным рельефом, поэтому береговая его линия изрезана фьордами, один из которых называется бухтой Провидения,  в отроге которого нашлась небольшая долина, давшая приют трем населенным пунктам. В одном из этих населенных пунктов мне довелось прожить  четыре своих года.




Часть 4. Море.

Море, как я уже писал в предыдущих частях, на мальчишку, прибывшего с равнинной части материка, производит просто шокирующее впечатление. Для тех, кто кроме Черного моря никакого другого не видел, скажу: Черное море, это вообще не море, это большое озеро соединенное тоненькими протоками с океаном, который черт-те где от этого водоема.
Море, которое нас окружало на Чукотке, вот это море! Оно красиво. Но красоту его нужно понять.
В этом море нельзя купаться, поэтому многие воскликнут – ну и нафик такое море! Не, не нафик! Справедливости ради скажу, что когда я узнал о нашем переезде на Чукотку, я, как настоящий отличник (я тогда был круглым отличником), достал карты и стал изучать морские просторы на предмет наличия теплых течений. И даже мои воображение и сильное желание притянули за ухо какое-то обозначенное течение. Когда приехали, пришлось убедиться, что никакого течения, тем более теплого, там нет. Есть просто северное холодное море.

Но разочарование недолго длилось. Это море оказалось очень щедрым на раздачу разных впечатлений и развлечений, на фоне которых купание и его невозможность в этих широтах выглядели даже несерьезно.
Первое, что цепляет, это Приливы и Отливы. На Черном море их не бывает. А это то, без чего море не море. Нет , ошибаюсь, первое, что бросается в систему органов чувств, а оттуда прямиком в душу, это запах. У настоящего моря имеется несравнимый ни с чем запах. На берегах во многих местах прибоем откладываются залежи ламинарии, или морской капусты. В некоторых участках берега подход к морю преграждался скользкими барьерами из отвалов этой капусты высотой до метра. Это она так пахнет. Ну, может быть не только она, в море еще много чего есть пахучего, кроме капусты. Второе, что поразило, это нереально прозрачная вода.



Стоя на каком-нибудь пирсе, интересно было наблюдать проявления жизни на прибрежном дне. Вот бычки, ну точно, как собаки обнюхивают дно, какие-то у них там хлопоты. Вот морская звезда – невиданное существо – нелепо двигая треугольниками конечностей сохраняет траекторию передвижения по своим звездинным надобностям. Камни и камешки, трава раскачивается на порывах подводных «ветров». То тут, то там материализуются креветки, которые, странно дрыгаясь, быстро уплывают.
И да, конечно же приливы и отливы. Они очень оживляют и без того беспокойное море. А иногда и диктуют свои условия. Отец водил нас на Пловер, это такая коса, торчащая из береговой горы, выдающаяся в море километра на четыре. У основания этой косы был уцелевший домик от стоявшего когда-то в этом месте эскимосского поселка.



На эту косу народ ходил охотиться на уток, которых там была чертова уйма. Так вот, чтобы попасть на этот Пловер, нужно было сначала подняться на гору за аэродромом, пройти по ложбине-перевалу, спуститься на той стороне к морю и по береговой линии дойти до косы. Но сделать это можно было только в определенные часы. Во время отлива. Тогда освобождалась плоская дорожка между обрывистыми скалами слева и морем справа шириной кое-где не больше трех метров, и можно было пройти по ней. Если заявиться туда во время прилива, то эта дорожка может оказаться на глубине до двух метров, в зависимости от фазы прилива.


Вид на Пловер с перевала

И отливы дарили нам, пацанам, еще одно развлечение. Были такие места у берегов, где дно уходило в море очень полого. Тогда вода, понижаясь всего-то метра на полтора, обнажала большущие участки. Вот по ним бродить в сапогах интересно было! Чего там только не находилось! Дно ведь не ровное, так? Поэтому на открывшемся дне оставалось множество «луж». И во многих из них что-нибудь да было. Можно было просто взять руками морскую звезду, чтобы познакомиться с ней поближе, а после засушить на сувенир, чтобы потом привезти на материк и положить на видном месте. Иногда в такой луже можно было подобрать большую рассеянную камбалу, которая из-за какого-то рыбьего склероза, забыла уплыть отсюда вместе с отливом. В других лужах плавали вкусные бычки. Подбирали невесть откуда принесенные апельсины, из Америки, наверное. До американского острова Святого Лаврентия было 80 км, до Аляски 150. Оттуда, наверное. Я как-то нашел старую фанерную табличку размером с крышку от посылки, на которой зеленой краской была кистью сделана надпись: «No smoking». Однажды нашли с другом сразу две пачки сигарет. Это был дико экзотический Philip Morris.   Ну, то есть, мы такого вообще никогда не видели. Пачки были сделаны из какого-то тонкого пластика, такого, из которого сейчас разовые пивные стаканы делают, поэтому приплыли они к нам, не претерпев разрушений, без потерь.
И произошло со мной еще одно впечатляющее событие. Отец ранее рассказывал, что море осенью такое, что идешь по берегу, и пятки сверкают.  Я как-то мимо ушей это пропустил. Но вот однажды, в конце августа, когда заканчивались белые ночи, пошел мой отец с другими офицерами нашего полка на охоту. И меня с собой взял. Мне отец, кстати, купил персональную одностволку ИЖ-17,  16-го калибра. Отлично била! А документы на оружие там просто негде было оформить и некому проверить. Ружья были у всех желающих. Днем мы охотились. А вечером офицеры в домике сели играть в преферанс, а я от безделья принялся шастать по берегу.
Еще почти светло было. Недалеко от домика форштевнем на берег, кормой в залив стояо давным-давно припаркованное навечно ржавое судно. Не знаю, что за типоразмер. Побольше буксира, может быть баркас.


Вот это суденышко.

Забрался я на борт и стал заглядывать в слепые, без стекол окна рубки, пытаться открывать намертво заржавевшие двери и люки в нижний отсек и трюм. А потом, как же без этого, отошел на корму, чтобы оттуда справить малую нужду. И как только начал - чуть не охренел – на поверхности залива, ну в «том, самом месте», ка-а-ак пойдут по воде яркие зеленовато-голубые круги! Что это, маменька рóдная? Подобрал на палубе какой-то предмет и бросил в воду. Эффект тот же, только светящиеся круги ярче и жирнее. Слез на берег.
Побросал камешки, пока новые впечатления не надоели. Пока ходил по мокрой после отлива гальке, понял почему отец говорил, что пятки сверкают. На гальке оставались за мной яркие следы, которые медленно гасли. На подошвах сапог – соответственно. Стало темно, я пошел в домик, взял китайский фонарик и пошел опять вдоль берега, и зачем-то зашел в воду. И тут, под водой выбросилась светящаяся тем же глубоватым светом, извилистая лента. И через метр оборвалась.  Я понял, что это из-под ног шарахнулась испуганная рыбка. Включаю фонарик и свечу туда, где остановился голубой след и вижу – стоит на дне крупный, переливающийся в свете фонаря бычок. Я одной рукой свечу фонариком, а вторую засучив, сунул в воду и, видимо фонарь его совсем с толку сбил и он впал в ступор, я просто взял этого бычка.
Вот и занятие нашлось! Я тогда пошел в домик, повесил через плечо противогазную сумку и пошел обратно к воде. Вскоре я вернулся с полной сумкой хороших бычков, чем вызвал фурор у преферансистов.
Были и еще забавные места. Одна лагуна выглядела как озеро и соединялась с бухтой длинной узкой протокой, это давало ей право именоваться лагуной. А протоку можно было принять за небольшую речку. Так вот забавно было то, что в этой речке течение было то в одну, то в другую сторону, в зависимости от приливной фазы.
Таким образом, море дарило нам множество форм развлечений и радости. Но еще  оно было просто красиво. Это была суровая красота, но это была красота. Мне очень нравилось с высоты какого-нибудь  берегового утеса часами любоваться волнами, прибегающими из-за американского горизонта, которые, приближаясь, вырастали, кучерявились барашками на своих горбах, а потом с грохотом разбивались о прибрежные скалы. Вдалеке, разрезая волны,  проплывают лахтаки, или нерпы, а за ними остается блестящий гладкий след. И долго еще волны хранят этот след, пока движение воды не устранит причиненные морскими путниками нарушения в их структуре. Сквозь грохот прибоя слышны истерические крики мечущихся в воздухе птиц, и было в этом что-то неземное, чарующее, как на другой планете.



Вот такое оно, друзья мои, море северное. Про него можно часами рассказывать и всегда останется недосказанное. И у меня сейчас осталось. Может быть, дальше найдется, где ввернуть.